Неточные совпадения
Он представил себя богатым, живущим где-то
в маленькой уютной
стране, может быть,
в одной из республик Южной Америки или — как доктор Руссель — на островах Гаити. Он знает столько слов
чужого языка, сколько необходимо знать их для неизбежного общения с туземцами. Нет надобности говорить обо всем и так много, как это принято
в России. У него обширная библиотека, он выписывает наиболее интересные русские книги и пишет свою книгу.
«
В московском шуме человек слышней», — подумал Клим, и ему было приятно, что слова сложились как поговорка. Покачиваясь
в трескучем экипаже лохматого извозчика, он оглядывался, точно человек, возвратившийся на родину из
чужой страны.
—
В самом деле, какие подвиги: садись
в коляску или на корабль, дыши чистым воздухом, смотри на
чужие страны, города, обычаи, на все чудеса… Ах, ты! Ну, скажи, что твои дела, что
в Обломовке?
Так кончилась моя дружба с первым человеком из бесконечного ряда
чужих людей
в родной своей
стране, — лучших людей ее…
Бог помощь вам, друзья мои,
И
в счастье, и
в житейском горе,
В стране чужой,
в пустынном море
И
в темных пропастях земли.
А он, который был на «ты» почти со всем университетом, тем не менее чувствовал себя таким одиноким
в чужом городе и до сих пор чуждой для него
стране!
Но чаще думалось о величине земли, о городах, известных мне по книгам, о
чужих странах, где живут иначе.
В книгах иноземных писателей жизнь рисовалась чище, милее, менее трудной, чем та, которая медленно и однообразно кипела вокруг меня. Это успокаивало мою тревогу, возбуждая упрямые мечты о возможности другой жизни.
«Вступить
в страну, зарезать человека, который защищает свой дом, потому что он одет
в блузу и у него нет на голове военной фуражки; сжигать дома бедняков, которым есть нечего, разбивать, красть мебель, выпивать вино из
чужих погребов, насиловать женщин на улицах, сжигать пороху на миллионы франков и оставить после себя разорение, болезни, — это называется не впадать
в самый грубый материализм.
Пример Жозефа был слишком силен: он, без средств, старик, создал себе деятельность, он был покоен
в ней, — а я, par dépit [с досады (фр.).], оставил отечество, шляюсь
чужим, ненужным по разным
странам и ничего не делаю…
Отец Бенни (известный гебраист) жил
в земле
чужой, и родство у Бенни по мужской линии было еврейское; мать его была англичанка, не знавшая и даже, кажется, не изучавшая языка той
страны, где ей довелось жить; он сам родился
в Польше,
стране, подвластной России и ненавидящей ее, — какое,
в самом деле, могло быть отечество у такого, так сказать, беспочвенного гостя земли?
Откуда шум? Кто эти двое?
Толпа
в молчаньи раздалась.
Нахмуря бровь, подходит князь.
И рядом с ним лицо
чужое.
Три узденя за ними вслед.
«Велик Алла и Магомет! —
Воскликнул князь. — Сама могила
Покорна им!
в стране чужойМой брат храним был их рукой:
Вы узнаете ль Измаила?
Между врагами он возрос,
Но не признал он их святыни,
И
в наши синие пустыни
Одну лишь ненависть принес...
Так, если человек, совсем не имеющий понятия о
чужих странах, отправится
в них путешествовать, то получит пользу даже и тогда, если эти
страны не покажут ему ничего особенно хорошего: по крайней мере чрез сравнение он научится лучше ценить свое родное, близкое к нему, и правильнее им будет пользоваться.
Недавно юная Мария
Узрела небеса
чужие;
Недавно милою красой
Она цвела
в стране родной.
Седой отец гордился ею
И звал отрадою своею.
Ради вольности веселой
Собралися мы сюда.
Вспомним горы, вспомним долы,
Наши нивы, наши села.
И
в стране,
в стране чужойМы пируем пир веселый
И за родину мы пьем…
Мы пируем…
Ах, родина! Какой я стал смешной.
На щёки впалые летит сухой румянец.
Язык сограждан стал мне как
чужой,
В своей
стране я словно иностранец.
Так думал я, блуждая по границе
Финляндии, вникая
в темный говор
Небритых и зеленоглазых финнов.
Стояла тишина. И у платформы
Готовый поезд разводил пары.
И русская таможенная стража
Лениво отдыхала на песчаном
Обрыве, где кончалось полотно.
Так открывалась новая
страна —
И русский бесприютный храм глядел
В чужую, незнакомую
страну.
И сидели,
в длинном строе,
Грустно-бледная семья —
Жены, девы падшей Трои,
Голося и слезы лья,
В горе общем и великом
Плача о себе самих,
И с победным, буйным кликом
Дико вопль сливался их…
«Ждет нас горькая неволя
Там, вдали,
в стране чужой.
Ты прости, наш край родной!
Как завидна мертвых доля...
И потому
в чужойСтранеВы близки
И приятны мне.
Кроме французских солдат, одетых
в темно-синие куртки и белые широкие, стянутые у ног штаны и
в анамских шляпах на головах, тут были темнокожие тагалы
в пестрых, светло-синих рубахах и таких же штанах, с несколько выкаченными глазами и толстыми губами, добродушные на вид люди, молчаливо покуривавшие сигары и с недоумением поглядывающие на берега
чужой страны, куда их, неизвестно почему, перевезли вдруг с родного острова и теперь везут для усмирения таких же туземцев, как и они сами.
Для одной из них слово"Francia"было собирательным именем для каждой
чужой страны,
в том числе и России.
Полвека и даже больше проходит
в моей памяти, когда я сближаю те личности и фигуры, которые все уже кончили жизнь: иные — на каторге, другие — на чужбине. Судьба их была разная: одни умирали
в Сибири колодниками (как, например, М.Л.Михайлов); а другие не были даже беглецами, изгнанниками (как Г.Н.Вырубов), но все-таки доживали вне отечества, превратившись
в «граждан»
чужой страны, хотя и по собственному выбору и желанию, без всякой кары со стороны русского правительства.
Если это сравнить с заботами педагога, приступающего к принятию
в свои руки испорченного мальчика,
в педагогическом романе Ауэрбаха «Дача на Рейне», или
в английском романе «Кенельм Чилингли», то выходит, что педагоги
чужих стран несравненно больше склонны были думать о сердцах своих воспитанников, чем о себе, или еще о таких вещах, как «светская обстановка» родителей.
А народ все чаще и чаще, все громче и громче стал роптать и решил, наконец, что необходимо убрать, удалить тех сановников, что всю
страну ввергли
в беду,
в несчастье, и просить королеву на их место назначить других, и не из
чужой уже
страны, а из своих людей, которые народ бы любили и знали, как им править.
Вместе с юной королевной уехали и многие придворные сановники, которые решили служить и впредь у своей королевны,
в чужой, дальней
стране.
Вот эта причина и заставила меня жить во Франции под
чужим именем, уехал же я из России во Францию несколько лет тому назад потому, что меня давно тянуло
в эту дорогую моему сердцу
страну.
Без гроша денег,
в незнакомой
стране, без бумаг и под
чужим именем!
Народа
чужой, дальней
страны они не любили, как править этим народом, не знали и заботились лишь о том, как бы все покрасивее
в столице выглядело, где дворец королевы стоял, а о том, что делалось
в деревнях и селах, голодал ли или сыт был народ, — им и узнать-то не хотелось…
Во Франции, Италии и других
странах, где его хорошо знали, где все читали о его двух бегствах и вообще обо всем случившемся с ним, было, конечно, опаснее жить, чем
в Брюсселе,
в незнакомом городе, под прикрытием
чужого имени и скромной уединенности.
— Нехороший совет даете мне, сестры. Раз я стала королевой этой
страны, то народ, который здесь живет, мне больше не
чужой. Нет, он стал мне близким, родным, я обязана печься о нем, а теперь я, прежде всего, должна узнать, что стряслось, какая беда великая
в моем королевстве приключилась, кто тут прав, кто виноват.
Хоть и
чужой ей был народ, среди которого она жила, она успела полюбить его. И теперь только стала раздумывать королева, как мало заботилась она о том народе, который так доверчиво просил ее остаться царствовать
в стране после смерти ее мужа. Только теперь вспомнила, что сама никогда не спрашивала у народа, счастлив ли он, доволен ли, и во всем верила своим сановникам. Неужели же ей последовать теперь советам этих сановников и идти с мечом на тех, которые ее хотели иметь своей королевой?
Затем, через двести пятьдесят лет, редакция современной русской газеты любуется этим документом и, нимало не стесняясь помещенными
в ней нелепостями, называет всю эту чепуху «достоверным источником, обстоятельно рисующим быт
чужих стран и предприимчивость, бескорыстие и патриотизм русских людей».